Её звали Лелькой. Не Олей,когда ей было лет 8-10, не Ольгой в пору молодости, не Ольгой Степановной в зрелости, а именно Лелькой. Потом, правда, добавилось «тетя», а потом и «бабушка», но звонкое «Лелька» никуда не делось.
Да и не шло ей никакое другое имя. Шустрая, подвижная, жилистая какая-то, невысокая громкая Лелька умудрялась делать несколько дел сразу, быть одновременно в нескольких местах. Вот она на ферме обхаживает свою группу коров — готовит их к дойке, что-то приговаривает своим грудным голосом, и вот она уже в конторе у председателя — шумит, добиваясь очередной справедливости.
А шуметь она ох как умела!! К ней, а не к председателю, не в сельский Совет шли люди со своими проблемами и бедами. Кто-то отчаялся искать правду в собесе, кому-то зарплату неправильно начислили, а у кого-то семейные проблемы.
И Лелька шла — бежала к председателю, стучала кулачком по широкой столешнице, требовала справку для собеса, мчалась в бухгалтерию разбираться с начислением зарплаты, а потом о чем-то тихо разговаривала с проблемным подростком, на которого сегодня утром жаловалась мать.
И как-то все решалось, все приходило к логическому завершению — и зарплату прибавляли, и пенсию начисляли, и соседский мальчишка бросал курить.
Большое и доброе сердце было у Лельки, широкая душа. Никогда ни с кем она не ругалась. Шумела, да. Иногда ох как шумела! И крепкое словцо пробегало, ежели по другому ее не понимали.
Черной шалью накрыла страну война. Лелька уже была замужем, росла доченька Валя. Муж ушел на фронт в первые военные дни, а уже через месяц получила семья похоронку, и первые седые волосы заблестели в Лелькиной косе.
Трудно, ох трудно было на хуторе без мужиков. Да и дом без хозяйского глаза сразу как-то присел, захирел, заскрипели ступени, расшатались перила.
Вот в эту пору и появился на хуторе красавец Григорий Кучеров. Черный чуб волной, смуглая кожа, стройная выправка, — никого из женщин не оставил равнодушным его взгляд из-под темных бровей.
Но ему сразу приглянулась шумная симпатичная Лелька с косой до пояса. Перебрался он к ней в дом, благо вещей при нем практически не было.
Война войной, а тоску по женскому счастью никто не отменял. Всем своим добрым сердцем и душой отозвалась молодая вдова на ласки Григория.
А он вел странный образ жизни — на улицу выходил только в потёмках, днём же чинил упряжь для конюшни, отбивал косы, ремонтировал ручки грабель и лопат.
Все это нужно было для колхоза, и в немалом количестве, поэтому на то, что Григорий работает дома, председатель смотрел сквозь пальцы.
Однажды, уже поужинав, вышел Григорий во двор. Лелька видела из окна, как он, дымя папиросой, подошёл к калитке. Потом она закружилась с домашними делами и только через час хватилась — а где ж Гриша-то так долго, ведь вышел на минутку в кальсонах, майке и фуфайке внакидку?!
Больше Григория никто не видел. Много позже прошел по хутору слух, что дезертировал он с фронта, отсиживался в тихом местечке, был обнаружен властями и вновь отправлен на фронт. Но это были лишь слухи. Мужем он Лельке стать не успел, поэтому сведений ей никаких не давали.
А вот память о себе оставил — через полгода родила Лелька девочку Тамару…
Шла-катилась война, забирая себе все новые и новые жизни. Вот и Лелькиного соседа забирают на фронт. А у него двое детей, жена умерла рано, помогала Сергею растить детей старенькая тётка, за которой самой уж уход нужен.
Поздним вечером пришел Сергей к соседке. Долго сидел молча, закуривал и тушил папиросу, смотрел на Лельку, собираясь с духом. А потом заговорил.
Три дня оставалось ему мирной жизни. Потом на фронт. Как сложится судьба, вернётся ли — не мог знать Сергей. А потому просил соседку взять детей.
— Ну не могу я их в детский дом, Лель! И кроме тебя доверить никому не могу — они ж с тобой выросли!
И это было правдой — после смерти Нюры дети ее были частыми гостями в распахнутом настежь соседском доме.
— Распишемся давай, Лель, чтоб, если что, ты б пенсию получала или что там дают-то за погибших.
Лелька замахала руками:
— Ну чего мелешь-то? Ещё и до фронта не доехал, а уж помирать собрался! Даст Бог, вернёшься живой и здоровый!
Всю ночь проговорили соседи, а утром Сергей Фильченко привел Лельку в Сельсовет, и стали они мужем и женой. Всего три денечка пробыла Лёлька мужней женой, уехал Сергей на фронт, а в семье стало четверо детей: своих двое, да соседские мальчишки.
Хорошие ребята, помогали во всем, воды ли принести, дров ли наколоть, зимой снег чистить — везде они первые помощники. Никого не делила Лелька на своих и чужих, и вскоре мальчишки стали звать ее мамой.
Три письма получили они от Сергея. Четвертым была похоронка…
Так и не узнал Сергей, что родилась у него долгожданная дочка. Назвала ее Лелька Надей, Надеждой, свято веря в то, что война скоро кончится, и наступит жизнь безбедная да счастливая.
Шла война, ох как тяжело было в тылу женщинам! Буквально все, даже самая тяжёлая работа легла на хрупкие женские плечи.
Тише стала шуметь Лелька, исхудала да подурнела. Да и то сказать — пятеро ребятишек мал мала меньше, сама недоедала, чтоб хоть как-то ребятишек накормить.
Похоронки шли одна за другой, почти и не осталось на хуторе дома, которые бы они обошла стороной.
В конце улицы жила Лидуша, как звали ее в хуторе, трое детей ее остались сиротами, а Лида, став вдовой, практически целыми днями лежала, отвернувшись к стенке, дети босые и голодные ходили по хутору, выпрашивая себе хоть какое пропитание. Наступала зима, и всем было ясно, что голодные дети в нетопленой избе ее просто не переживут.
Не могла смотреть Лелька, как голодают дети и пропадает, лишившись смысла жизни, Лидушка. Забрала она их к себе.
Крутили пальцем у виска соседки, кое-кто и в глаза говорил, что, мол, дура ты, зачем тебе такая обуза, но уж чего-чего, а ставить на место болтунов Лелька умела виртуозно.
Лидушка стала оживать понемногу, помогала по дому, толкалась с ребятишками, готовила немудреную еду, стирала, а Лелька все реже приходила домой — рабочих рук в колхозе не хватало, а суровая зима была на пороге…
Восемь детей — целый детский сад! Одежонка старенькая, валенки одни на всех, еда не досыта, так, лишь бы с голоду не умереть. Но зато все вместе, в тепле!
Почти год прожили они таким вот табором, как говорила Лелька, и однажды утром Лидушка не проснулась — сердце у нее больное было, даже рожать в свое время врачи запрещали…
Детей надо было оформлять в детдом. Уехала Лелька в район, собирать бумаги. Три дня ее не было, а когда вернулась, сгребла в кучу всех детей, заявив, что теперь они все братья и сестры, и жить будут все вместе. Как ей это удалось, так никто и не узнал. Только с тех пор стала Лелька снова шуметь и наводить порядки в семье и колхозе.
Много было всего в большой семье — и хорошего, и плохого. Но друг за друга стояли дети горой. Мать не делила их на своих и приемных — всем доставалось поровну и ласки, и подзатыльников.
Тяжёлое, ох какое тяжёлое, голодное да холодное было военное время! И как же радостна была весна 45-го, весна Победы!!!
На хутор вернулись всего 8 солдат. Кто на костылях, кто с осколком внутри, но все с огромным желанием строить и возрождать мирную жизнь.
Данила Гайдук вернулся с фронта через полгода после Победы. Жена и двое сыновей дождались своего солдата! Всем хутором отмечали приезд Данилы, собирая стол вскладчину, как повелось в войну.
Жизнь продолжалась, и вот уж вскоре Вера, жена Данилы, гордо ходила по хутору, поглаживая свой растущий живот.
Ранним весенним утром отвёз Данила жену в роддом. Через несколько часов Вера умерла во время родов. Ни ее, ни младенца спасти не удалось — так аукнулись женщине тяжёлые военные годы…
Данила запил, пытаясь утопить в бутылке своё горе. Мальчишек забрала к себе мать Веры, а отец, казалось, этого и не заметил.
Дел в колхозе было немеряно, мужские руки нужны были как никогда, а Данила пил…
Пыталась с ним и теща разговаривать, и сестра, но ничего не получалось. Все ниже скатывался вдовец, бывший когда-то весёлым, рукастым мужиком.
И тогда бабы, посовещавшись, делегировали к Даниле Лельку. А то что ж это, работы непочатый край, а мужик прохлаждается!
Лёлька поначалу отказывалась, но бабы поднажали на ее рабочую жилку, все же убедили ее сходить.
О чем уж они там говорили, никто не знает, но через три дня, трезвый и выбритый Данила вышел на работу.
Зачастил мужик к Лёльке. То забор поправит, то крылечко подладит, то ещё какие дела найдутся, мало ли их в одиноком бабьем дворе! Мальчишки помогали Даниле, подавали инструменты, приносили воды попить, просили его рассказать про войну, жадно ловя каждое его слово.
— Мам, а пусть дядя Данила у нас живёт, — однажды завели разговор старшие дети.
— Чего это вам на ум пришло? — оборвала их мать. — Чай, у него свой дом есть.
Однажды Данила позвал ее к себе под предлогом, что надо бы печку побелить, а это, как ни крути, не мужская работа. Лёлька пришла. Печку побелила, занавески постирала, полы перемыла.
— А давай чайку, что ли, попьем, — предложил хозяин. И за чаем предложил Лельке стать его женой. Чего, мол, на два дома бегать.
Звонко расхохоталась женщина:
— Да зачем я тебе с таким-то выводком?! Восемь их у меня, и все мои, родные.
— Если позволишь, то и мне они родными станут. Когда детей много, это хорошо. А мальчишек я уж давно как своих привечаю.
Долго думала Лёлька. Так и этак примеряла на себя новую жизнь. Посоветовалась с детьми, ведь старшие уже были почти взрослыми. Дети были не против.
Так на хуторе возникла первая послевоенная семья. Конечно, сыновья Данилы тоже стали жить с ними. А через два года родился общий ребенок — сын Саша.
Стало в семье 11 детей…
Это не выдуманный рассказ. Лёлька — моя бабушка. Девочка Тамара, родившаяся в войну, — моя мама.
Я ничего не буду говорить о тяготах и лишениях жизни женщины, практически в одиночку вырастившей 11 детей, из которых лишь четверо были рождены ею.
Я просто скажу,что безмерно горжусь, что в моем роду была эта сильная, справедливая женщина с широкой душой и добрым сердцем — Ольга Степановна Гайдук (Разорёнова), моя бабушка.